В результате сложилась парадоксальная ситуация, когда российская общественность лучше осведомлена о молодежных бунтах 1968 года во Франции и США, чем о собственной истории. Между тем, обращение к опыту студенческой революции 1899 года весьма актуально в условиях поиска самоидентичности и своего пути в современной России. Особенно своевременно такое обращение ныне, когда в России объявлен год молодежи.
Что же произошло в Санкт-Петербурге в феврале 1899 года?
Историческая канва событий тех лет такова.
8 февраля Петербургский университет празднует день своего основания. В это день после торжественного собрания студенты по обыкновению разбредаются по кабакам и устраивают шумные вечеринки.
4 февраля 1899 года, за несколько дней до праздника, на официальном стенде Санкт-Петербургского университета под стеклом появилось следующее объявление:
“8 февраля, в день празднования годовщины Императорского С.П.Б. Университета нередко происходят со стороны студентов нарушения порядка и спокойствия на улицах С.-Петербурга и в публичных собраниях. Беспорядки начинаются немедленно по окончании университетского акта шествием студентов большой толпой с пением песен и криками “ура!” по Дворцовому мосту и даже по Невскому проспекту. Вечером происходят шумные вторжения в рестораны, увеселительные заведения, в цирк, в Малый театр. Смежные с этими заведениями улицы бывают до глубокой ночи пересекаемы возбужденной толпой, что дает повод к прискорбным столкновениям и вызывает неудовольствие публики. Общество столицы давно обратило внимание на эти беспорядки; оно возмущается ими и осуждает за них университет, и все студенчество, тогда как в них участвует только небольшая его часть. Закон предусматривает такого рода беспорядки и за нарушение общественной тишины и спокойствия подвергает виновных аресту до 7 дней или денежному штрафу до 25 руб. Если же в этих нарушениях будет участвовать целая толпа людей, которая не разойдется по требованию полиции, то упорствующие подвергаются аресту до 1 месяца или штрафу до 100 р. А если будет необходимо прекратить беспорядок силою, виновные подвергаются аресту до 3 месяцев или штрафу до 300 рублей. 8 февраля полиция обязана охранять тишину и спокойствие совершенно также, как и во всякий другой день года. Если произойдет нарушение порядка, полиция обязана прекратить его, во что бы то ни стало. Закон предписывает также употребление силы для прекращение беспорядков. Последствия такого столкновения с полицией могут быть очень печальны. Виновные могут подвергнуться: аресту, лишению льгот, увольнению и исключению из университета и высылке из столицы. Считаю необходимым предупредить об этом г.г. студентов. Студенты должны исполнять законы, охраняя тем честь и достоинство университета. Ректор университета В. Сергеевич”.
Это объявление было воспринято студентами как оскорбление и вызвало негодование. “Может быть, – писал через несколько дней по поводу этих событий министр финансов граф С.Ю.Витте в специальной записке для совещания министров, – студенты в подобном случае от университетского начальства ожидали обращения к чувству чести, а не угрозы наказания за буйство и непристойное поведение товарищей. Может быть, лучшая часть студенчества сочла себя оскорбленною тем, что за уличные беспорядки, ежегодно производимые кучкой студентов, была в глазах общества наброшена тень на всех студентов университета”. Студенты обсуждали между собой позорное объявление в течение двух дней. В субботу, 6 февраля во время студенческой сходки, собравшейся по совсем другому поводу, объявление было сорвано, витрина разбита вдребезги, а появление ректора на университетском акте 8 февраля решено было встретить обструкцией.
Заседание 8 февраля началось при полном порядке: был прочитан отчет о деятельности университета за минувший год, профессором Ольденбургом по традиции сделан доклад на научную тему. Когда же ректор проф. В.Сергеевич поднялся на кафедру, раздались шум, свист и шиканье. Ректор ждал в течение 15 минут и так и не смог начать своей речи, после чего был вынужден покинуть трибуну. После его ухода без каких-либо эксцессов с воодушевлением были исполнены национальный гимн и студенческая песнь, после чего студенты стали расходиться по домам небольшими группами. Но спокойно уйти им не удалось: дорогу тем из них, кто направился к Дворцовому мосту, преградил выехавший из двора здания Академии наук отряд конной полиции. Перейти Неву по льду также не было возможности, поскольку обычные в это время года мостки от университета к Сенатской площади были почему-то частично разобраны. Оставалось идти в сторону Николаевского моста, куда студенты, которых собралось уже довольно много, и двинулись веселою толпой. На половине пути к мосту, уже при подходе к Румянцевскому скверу, эту толпу догнал командовавший отрядом конной полиции поручик с одним из полицейских. Студентам пришло в голову, что он хочет вызвать еще один отряд полиции, который перегородит и этот путь, и они не пропустили полицейских, стали кидать в них снежками, кто-то схватил прислоненные к сторожке на разъезде конки метлы и пуганул лошадей. Офицер со своим спутником повернули назад и вернулись к основному отряду, и вскоре уже весь полицейский отряд нагнал студенческую толпу при подходе к Академии художеств. Студенты опять стали кидать в полицейских снежками, тогда поручик скомандовал �Марш маршем!�, и добавил слова, которые потом упоминались в студенческом бюллетене: �Не повесят же нас из-за этой сволочи студентов!� Полицейские ворвались в безоружную толпу, топча людей лошадьми и избивая их нагайками. Как отмечают свидетели, при этом пострадали и случайные прохожие: одному старику рассекли ударом нагайки голову, какую-то женщину сбили лошадью с ног и продолжали избивать уже лежащую на мостовой. Студенты прыгали через ограду сквера и пытались спастись там от избиения. Многие были серьезно ранены, у многих нагайками была разодрана одежда.
На другой день, 9 февраля, в университете собралась грандиозная сходка, на которой присутствовало около 2 000 человек, т.е. более половины всех студентов. Ректор выступил на сходке, предложив всем разойтись. На этот раз его речь не прерывалась, поскольку предшествовавшие события уже отошли на второй план, и студенты считали, что полицейским произволом нанесено оскорбление чести всего университета, поэтому за нее должны вступиться и профессора, и администрация. Речь В.Сергеевича выслушали молча, но никто не разошелся. Ректора попросили удалиться и стали обсуждать вопрос, какие действия следует предпринять после чудовищного избиения студентов полицией, следует ли протестовать и в какой форме? Обсуждение этого вопроса в тот день не закончилось и было продолжено на следующий. Предлагалось обжаловать действия полиции в судебном порядке, однако это предложение было отвергнуто на том основании, что суд, несомненно, наложит взыскание только на офицера, командовавшего отрядом, и на простых полицейских, в то время как решение о применении полиции, несомненно, принималось выше. Кроме того, рассмотрение дела в отношении полицейских в то время было возможно только при согласии их начальства, а оно, скорее всего, такого разрешения не даст. Другое предложение было подать коллективную петицию, однако этот путь был незаконным, поскольку по университетскому уставу подача коллективных петиций запрещалась, и хотя раньше и подавались петиции, они всегда оставались безрезультатными. Поэтому сходка приняла решение приостановить занятия. Эта мера рассматривалась как наиболее решительная, при этом собравшиеся постановили воздержаться от каких-либо манифестаций и насилия. Вот резолюция студенческой сходки: “Мы возмущены насилием, жертвами которого мы были 8 февраля, насилием, унижающим человеческое достоинство, насилием, которое было преступно даже в применении к самому темному и безгласому слою населении. Мы вообще для всех считаем такое насилие бесчеловечным и протестуем против него. Как средство для проведения в жизнь нашего протеста, мы объявляем С.-Петербургский университет закрытым и всеми силами добиваемся его официального закрытия. Мы прекращаем хождение на лекции и, присутствуя в университете, препятствуем кому бы то ни было их посещать; каждый день устраиваем сходки и другими мерами, кроме насильственных, прекращаем нормальное течение университетской жизни. Продолжаем это способ обструкции, пока не будут удовлетворены наши требования: 1) опубликования во всеобщее сведение всех инструкций, которыми руководствуется полиция и администрация относительно студентов, и 2) гарантии физической неприкосновенности нашей личности и возможности обжалования всех действий полиции в общих судебных учреждениях; всего этого мы требуем для учащихся всех высших учебных заведений, мужских и женских. С 10 февраля мы закрываем университет и сообщаем об этом профессорам и студентам, не слыхавшего нашего решения”. Резолюция была принята подавляющим большинством, против проголосовало не более 30 человек.
Надо сказать, что большинство профессоров было на стороне студентов и разделяло их мнение, что нанесено оскорбление университету. Явившимся для чтения лекций преподавателям студенты разъясняли свою позицию, поэтому лишь немногие из профессоров проявили упорство и во что бы то ни стало хотели проводить занятия, по-видимому, опасаясь быть уволенными за прогул. Это упорство принимало порой комичные формы. Например, декан историко-филологического факультета профессор Никитин аккуратно являлся в положенные часы в аудиторию и проводил время за чтением газет. Профессор Марков усмотрел в студенческой забастовке желание сократить объем учебного материала, выносимого на экзамен, и во всеуслышание заявил, что послаблений не будет. Профессор церковного права, священник Горчаков, поставив в дверях своей пустой аудитории стул и встав на него, обратился к студентам, толпившимся в коридоре (позже, когда в университет была введена полиция, тот же профессор Горчаков скажет градоначальнику Клейгельсону, что само присутствие того в стенах университета составляет для него, Горчакова, личное оскорбление ). Нашлись отступники и среди студентов, и другим студентам пришлось шумом препятствовать лекциям.
На сходке 11 февраля к студентам снова обратился ректор В.Сергеевич, причем его речь начиналась со слов: “Мне, может быть, приходится говорить с Вами в этом составе в последний раз, поэтому прошу выслушать меня спокойно”. Можно предположить, что таким образом он уже намекал на возможный иной оборот событий, который и имел место в дальнейшем. Кроме того, ректор дал понять, что он поставлен руководить университетом самим государем, и таким образом, устраивая обструкцию, студенты выступают против Его Императорского Величества. Он закончил словами: “Господа, обдумайте все, что я сказал! Полиция нарушила закон, но Вы не нарушайте его, это будет Вам дорого стоить, и из-за чего все это, из-за глупости какого-нибудь полицейского офицера? Подумайте, не может быть вежливой полиция! И губить себя из-за этого?! Ваше положение критическое, вы смели начальство. Я не буду вспоминать об оскорблении, которое Вы нанесли мне и всем собравшимся на акте. Я предлагал, чтобы участвовавшие в беспорядках явились за дисциплинарным взысканием ко мне, но никто не явился. Теперь я должен обратиться к попечителю и передать ему мою власть. Какие меры примет попечитель, этого я не знаю. Революция в закрытом помещении – это нелепость. Вы читали правила при поступлении в университет, Вы дали слово исполнять их и должны их исполнять. Теперь Вы должны спокойно обсудить свое положение: оно критическое”.
Выступление ректора, как и следовало ожидать, не имело никакого результата, забастовка продолжалась. В ответ помощник попечителя учебного округа г-н Лаврентьев, замещавший заболевшего попечителя Капустина, в тот же день вызвал в университет полицию. Полиция оказалась в замешательстве и не понимала, что делать: не впускать студентов в университет означало содействовать его закрытию и осуществить на деле решение студенческой сходки, а впускать – значит давать возможность новым сходкам и продолжению обструкции. В результате полиция оцепила университет и с 12 часов перестала пропускать в него студентов, а собравшихся с утра обструкционистов переписала. На следующий день полиция отобрала у находившихся в здании обструционистов студенческие билеты, а собравшихся перед входом студентов, желавших поддержать товарищей, сначала заперла на несколько часов в Манеже, а потом переписала и некоторых препроводила в участок. Таким образом 13 февраля было переписано 1500 человек.
Появление полиции в стенах университета вызвало возмущение даже у профессоров, хотя кое-кто из них попытался вести занятия лекции в присутствии полицейских, но читать лекции было некому: аудитории были пусты. Ввиду того, что профессора явно симпатизировали студентам, министром народного просвещения Боголеповым было отменено заседание университетского совета, назначенное на 12 февраля, поскольку министр опасался открытых оппозиционных заявлений со стороны профессоров.
Забастовка в тот же день была поддержана 17 вузами города, в т.ч. военными и духовными. Студенты Академии художеств, Института путей сообщения, слушательницы Высших Женских (Бестужевских ) курсов и частных женских курсов проф. Лесгафта через делегатов выразили сочувствие и солидарность со студентами университета. Студенческие сходки с решением приостановить занятия, пока не будут приняты требования универсантов, прошли в Военно-Медицинской Академии, Горном, Лесном и Электротехническом институтах, Женском Медицинском институте и других вузах столицы. На следующий день к забастовке примкнули Технологический институт и Институт гражданских инженеров, а также слушательницы женских фельдшерских Рождественских курсов. Самым решительным был, пожалуй, протест студентов Историко-Филологического института, где 60 из 90 учащихся в знак солидарности со студентами университета подали прошения об увольнении.
Через несколько месяцев после описанных событий в студенческом листке появились куплеты на мотив известной петербургской студенческой песни “Через тумбу-тумбу-раз” с такими словами:
Над широкой рекой
Молчаливой четой
Пара сфинксов стоит, ухмыляется.
Фараоны кругом,
Всех колотят кнутом,
Пирамидов, прохвост, отличается!
И пергамент живой
Под искусной рукой
Иероглифами весь испещряется.
А на тех, кто потом
Недоволен кнутом,
Десять казней зараз насылается
А один крокодил
Все потом говорил,
Что законом страна управляется!
В общем, автор куплетов ощущает себя не в России, а в Древнем Египте. Тут надо дать некоторые пояснения: египетские сфинксы установлены на набережной Невы перед Академией художеств как раз на том месте, где происходило побоище; Пирамидов был в то время начальником охранного отделения полиции; ну а под “крокодилом” подразумевается, конечно, ректор университета Сергеевич.
Для того, чтобы понять, почему такой незначительный, казалось бы, повод, как столкновение с полицией, вызвал такое мощное студенческое движение по всей стране, необходимо вернуться к середине XIX века. До этого времени российский университет был по преимуществу дворянский, причем в университет зачастую шли те, кто не попал на военную службу, которая была значительно престижнее, и поэтому избрал карьеру чиновника. Потребность представителей других сословий в образовании и экономическая необходимость в большом количестве образованных людей привела к тому, что с 60-х годов позапрошлого века университет становится практически всесословным. Новые студенты из детей разночинцев, нередко бедные и плохо одетые, стремились к образованию, поскольку оно открывало для них новые жизненные перспективы. Дворянство, со своей стороны, стремилось сохранить кастовый характер университетского образования, справедливо усматривая в этом систему воспроизводства правящей элиты. Практически все действия дворянского правительства России в отношении университетов так или иначе связаны именно с этой проблемой: допускать или не допускать другие сословия до образования, если допускать, то в какой степени. На практике решение было, как правило, в том, чтобы по возможности не допускать. Именно с этим связаны и меры по повышению платы за образование, и запреты на прием в университет евреев и лиц, не окончивших гимназический курс, и запреты на создание студенческих организаций и землячеств. Бедные студенты, со своей стороны, вынуждены были объединяться для взаимной поддержки и отстаивания своих прав. Естественно, что эти противоречия вылились в столкновения между студентами и администрацией университетов.
Первые студенческие демонстрации, закончившиеся столкновениями с администрацией, отмечены уже в конце 50-х годов XIX века (Казань в 1856 году, Москва и Киев в 1856году, Санкт-Петербург в 1858 году ). Первые выступления не носили массового характера, однако они выдвигали требования свободного доступа в университеты представителям различных сословий, свободы академических организаций, были также выступления против отдельных преподавателей, а также в защиту польского восстания. Деятельность студенческих объединений была практически запрещена университетским уставом 1861 года, который не дозволял студенческих сходок, не разрешал студентам иметь собственную кассу взаимопомощи, запрещались библиотеки и читальни, которые обычно устраивали студенческие общества, до минимума было сокращено количество студентов, освобождаемых от платы за обучение. Это вызвало волну студенческих выступлений в Санкт-Петербурге, Москве, Казани и других университетских центрах. В результате столкновений с войсками несколько студентов были заключены в Петропавловскую крепость и в Кронштадт, Петербургский университет был временно закрыт.
В 1863 году Александр II подписал новый устав, расширявший права университетов, в частности вводивший выборность ректоров и деканов, а также допускавший женщин в качестве вольнослушателей. Но студенты не получили признания их прав: сохранялся профессорский дисциплинарный суд, по-прежнему были запрещены студенческие объединения и библиотеки. Через несколько лет, в 1867 году, студентам было также запрещено устраивать в стенах университета концерты, чтения и публичные собрания. Консервативными кругами царского правительства, инициировавшими этот устав, студенты рассматривались лишь как посетители университета, а сам университет – как помещение для публичных лекций и бесед. Новый устав вызвал дискуссию в обществе, вызвал стремление студенческих организаций к объединению и спровоцировал возникновение нелегальных студенческих организаций. Из-за полицейских репрессий в 1874 году по стране прокатилась новая волна студенческих волнений, поводом к которой была смерть в больнице студента Харьковского университета, избитого полицией. Однако полицейские репрессии не прекратились, а лишь усилились. Чувствуя поддержку других слоев населения, студенты проводят пикеты и подают петиции, требуя свободы создания собственных самоуправляемых корпораций, студенческие волнения прокатились по всем университетским центрам в 1881-1882 годах. Студентов поддержали руководители “Народной воли”, желавших использовать студенческие выступления для революционной агитации. Правительство же видело в разночинной и бедной студенческой массе рассадник свободомыслия и стремилось ограничить доступ в университеты малоимущим, поэтому в 1884 году были приняты еще более жесткий устав и особые “Правила для студентов”. Вводился институт инспекторов, имевших право представлять записки об аресте студентов и содержании их в карцере, заключении под стражу на срок до четырех недель или исключении без права восстановления. Циркуляр Министра народного просвещения от 18 июня 1887 года, получивший в народе название “Циркуляр о кухаркиных детях”, запрещал некоторым категориям детей поступление даже в гимназии. В университетах увеличивалась плата за обучение до 70 рублей (до этого она составляла от 15 до 50 рублей). В июне 1889 года введены “Временные правила”, позволявшие за участие в беспорядках отдавать студентов в солдаты. Все это вызвало подъем студенческого движения, его консолидацию, массовое создание землячеств, оказывающих экономическую поддержку малоимущим студентам и организующим сборы средств. Землячества объединяются в союзы землячеств, объединяющие нуждающихся студентов всего университета. Несмотря на то, что землячества как и другие студенческие организации не дозволялись университетским уставом, к 1894 году Московский союз землячеств объединял 43 землячества, устраивал кассы и бюро взаимопомощи, библиотеки, кружки для саморазвития, бюро “по доставлению занятий”, а также помощь студентам, пострадавшим “за общее дело”. Кроме землячеств, объединявших преимущественно малоимущих студентов, создаются курсовые организации, ведавшие подачей прошений об освобождении от платы, а также организующим возможности приработка. Движение началось с мирных собраний и петиций о снижении платы за обучение и уничтожения инспекций. В 1894 году была составлена и подана государю через Союзный Совет петиция, содержащая пять основных требований: 1) университетское самоуправление; 2) свобода преподавания; 3) свободный доступ к высшему образованию всех получивших среднее без различения пола, национальности и вероисповедания; 4) уменьшение платы за обучение; 5) свобода студенческих организаций. Как указывает Р. Выдрин, несмотря на верноподданнический дух, петиция вызвала враждебное отношение со стороны администрации и аресты подписантов. Союзный Совет пытался остановить беспорядки и обратился к профессорам и администрации с просьбой удалить полицию и расследовать избиения, продолжая оставаться по возможности вне политики в академических рамках и стремясь предотвратить новые столкновения. Тем не менее, продолжающиеся репрессии привели к тому, что Совет в конце концов отказался от такой тактики и принял крайние меры. Именно на этом фоне и вспыхнула первая всероссийская студенческая забастовка.
Вернемся к событиям 1899 года. 17 февраля ситуация обсуждалась на совещании министров. Министр финансов граф С.Ю.Витте подготовил специальную записку, которую мы уже цитировали. Витте явно симпатизировал студентам. Он писал: “Нельзя не заметить, что большинство находящейся в высших учебных заведениях молодежи находится в том переходном юношеском возрасте, которому так свойственны увлечения, в котором человек так боится уронить свое не всегда правильно понимаемое достоинство и до болезненности щепетильно относится к чести своей и своих товарищей”. “Есть основания полагать, – пишет далее Витте, – что приемы, посредством которых желали не пропустить прохождения толпою по городу собравшейся на акт возбужденной молодежи были не вполне тактичны. Направление всей толпы по одному пути (к Николаевскому мосту) уже само по себе должно было вызвать беспорядок. Для того, чтобы студенты не проходили мимо дворца, не было надобности закрыть проход по Дворцовому мосту, ибо совершенно достаточно было закрыть проход по набережной к дворцу и по площади на Морскую, оставив свободным ход по Адмиралтейскому проезду на Невский проспект.” Записка была подписана также министрами Хилковым, Ермоловым, Муравьевым и Протасовым-Бахметьевым. Было устроено разбирательство, в ходе которого следователи всячески пытались заставить участников событий признать, что забастовка была организована извне, но эти утверждения с негодованием отвергались всеми студентами.
Через несколько дней забастовка охватила практически все высшие учебные заведения России, в ней принимало участие около 25 тыс. студентов, т.е. около 2/3 студентов страны. Власти ответили репрессиями: участники забастовки были исключены из университетов, а 2160 человек выслано. Исключенных призвали в солдаты, т.е. “священная обязанность” защиты Отечества использовалась как карательная мера. Это беззаконие было разрешено в принятых на основании высочайшего повеления от 29 июля совещанием шести министров “Временных правилах”, однако репрессивные меры не остановили движения, а лишь подстегнули переход от академических требований к политическим, движение выходит на улицы. Ни в сентябре, ни в наступившем 1900 году студенты в аудитории не вернулись. Обращение профессоров в 1901 году к студенчеству, в котором авторы пытаются представить широкие выступления как результаты козней “ничтожной кучки злонамеренных лиц”, оканчивается провалом. Все это заставляет правительство и прежде всего нового министра просвещения генерала Ванновского, не сумев задавить студенческого движения, поменять тактику. Специально созданная комиссия из профессоров Московского университета на основе изучения жалоб студентов подготовила предложения по изменению университетского быта. Студенческое движение на время затихает в ожидании ответа комиссии Ванновского. Результатом были незначительные послабления: выборы старост, разрешение факультетских сходок, – но в целом требования студентов выполнены не были, запрещались общеуниверситетские сходки и студенческие организации, практически не изменилась плата за обучение. Поэтому в 1902 году студенческие волнения вспыхнули снова. Проходят студенческие съезды, политические лозунги выступают на первый план, студенческие свободы рассматриваются в контексте бесправия общества в целом. Интересно отметить, что Петербургская сходка студентов 5 февраля 1902 года отвергла идею легальных студенческих организаций, выдвинув требование права общих сходок и собраний, на которых бы решались все студенческие вопросы. Таким образом, организации противопоставляются общим собраниям и рассматриваются студентами как средство снижения студенческой активности и контроля со стороны администрации. Об этом же говорит член комиссии Ванновского, профессор Московского университета князь Евгений Трубецкой, настаивая на легализации землячеств с тем, чтобы парализовать их преступное направление и взять под присмотр.
Студенческие волнения 1899-1902 гг. привели к самоорганизации и политизации российского студенчества. В течение месяца после событий 8 февраля 1899 года в Санкт-Петербургском университете заявили о себе группы “обструкционистов”, “антиобструкционистов”, “Действительных обструкционистов”, “независимых”, “единомыслящих”, “вольномыслящих”, “буржуазных радикалов”, “группы 147” и др. Студенческая сходка становится реальным органом власти в университете. Вырабатываются и меры, страхующие организационную структуру на случай репрессий и арестов. Например, в Организационный Комитет, избираемый для координации всех действий на общеуниверситетской сходке, избираются также кандидаты, которые занимают места вместо арестованных или высланных членов Комитета. Комитет издает бюллетени и координирует движение, обеспечивая невозможность проникновения в задание университета профессоров и тех из студентов-отступников, которые не пожелали присоединиться к забастовке и хотели продолжить занятия или сдать экзамены, а также организуют выступления в поддержку арестованных или высылаемых товарищей. Комитет устанавливает отношения с аналогичными организационными структурами других учебных заведений и обеспечивает согласованность действий и обмен информацией.
Политизация студенческого движения привела к созданию в его рамках нескольких направлений: социал-демократического, эсерского и освобожденеческого, а также организаций консервативного и черносотенного толка (“Денница” и др.). Социал-демократы высоко оценили студенческие выступления, усматривая в них пролог будущей революции и видя в студентах застрельщиков будущих выступлений рабочих и крестьян. Социалисты-революционеры внесли в студенческое движение элементы террора, ведущего свою историю от народовольцев. Освобожденцы предложили широкую политическую платформу для объединения под лозунгом “Долой самодержавие!” и привлекли в свои ряды либеральных земцев и буржуазную интеллигенцию, однако с началом Первой русской революции движение освобожденцев распалось.
Вспоминая события студенческой забастовки 1899-1902 гг. нетрудно увидеть параллели между Россией царской и Россией современной. Нежелание правящей элиты сделать образование общедоступным и стремление использовать его для самовоспроизводства; полицейский произвол и избиения; полное неуважение к чести и достоинству личности, – все это, пожалуй, только усилилось. По-прежнему власть придержащие убеждены, что на коллективные действия людей могут подвигнуть только засланные извне организаторы, а не попранное достоинство или доведенное до отчаяния бесправие, что все массовые акции обязательно проплачены, а не основаны на убеждениях и ценностях людей, ибо не имея никаких убеждений, кроме жажды власти и наживы, они не допускают и возможности таковых у других. Правящие круги, которые презирают собственный народ, прячутся от него за заборами шикарных особняков, от страха за свою власть готовые отправить в тюрьму или на тот свет всех, кто реально способен более эффективно руководить государством в интересах всего общества, которые используют национальное богатство в своих личных целях как свою собственность – неизбежно ведут страну к краху. Но это тема уже для другой статьи.
Автор: КОСТРИКИН А. В. (г. Санкт-Петербург)
Статья написана для философского журнала CredoNew и будет в нем опубликована полностью в одном из ближайших номеров. Впервые статья опубликована на сайте “Эксперты для гражданского общества”.
http://www.4cs.ru/materials/publications/wp-id_524/
http://revolt.anho.org/archives/721